Правда о белорусских священниках
Бывают такие события, которые делят жизнь человека на «до» и «после».
Иногда борозда, разделяющая судьбу, бывает глубокой и четкой, иногда – еле заметной, но в любом случае семена, брошенные в эту борозду, всегда дают всходы, а потом и плоды.
Бывают такие места, в который разломы происходят чаще других, места, в которых человеческие судьбы становятся рыхлыми, легкими, как только что окученная грядка, где в потревоженные комья залежалой земли начинает поступать кислород.
Жировичи дважды избороздили мою жизнь.
Первый раз – когда я повезла туда школьников на экскурсию. Несмотря на свой махровый атеизм, я, молодая незамужняя учительница, на всякий пожарный случай попросила у нерукотворной иконы Жировицкой Божьей Матери себе здоровенького ребеночка.
Через 10 месяцев у нас родилась Женька.
Второй раз я попала туда после полускандальной записи в собственном блоге о церкви и священниках, после которой властная рука главного редактора портала VELVET схватила меня за атеистический воротник и буквально вышвырнула из каменных минских джунглей в жировицкую благодать.
Я и раньше много думала о церкви, религии, Боге и прочих теологических категориях: богоискательство это неизбежный спутник каждого мало-мальски интеллигентного человека.
Но вот что интересно: «до» мне попадались только церковные сорняки, а вот «после» – щедрые плодовые деревья.
Меня крестил в 14 лет ужасный рыжий поп – сначала он долго вычитывал моей бабушке за то, что она потревожила его и заставляет крестить приезжих девиц, потом он, не глядя на нас и позевывая, свершил обряд и отпустил нас восвояси.
А здесь я встретила совсем других священников: они побросали все свои дела (а их у служителей церкви, оказывается, очень и очень много, от регулярных служб и таинств до элементарной покупки гвоздей на ремонт церковных врат), внимательно слушали мой глуповатый лепет по поводу «корыстных церковников», задумывались, обстоятельно отвечали, спорили между собой – они были очень живые, очень интересные и очень уважительные собеседники.
Мне частенько встречались корыстные и златолюбивые попы, не брезговавшие ни огромной платой за отпевание годовалого ребенка, ни продажей всяких необязательных крестильных принадлежностей, ни присвоением чужого имущества.
А в Жировичах я увидела настоящих подвижников:
один из них бросил тепленькое местечко преподавателя семинарии и уехал в забытый богом деревенский приход – служить по-настоящему тем, кому особенно нужен;
второй, сильный проповедник и талантливый преподаватель, отказался от переезда в Москву, в теплую большую столичную квартиру и мажорный приход – потому как Москва – это соблазн, а жировицкая квартирка с удобствами во дворе – это необходимое испытание.
Раньше я была твердо уверена в том, что все мужчины, которых я знаю – хорошо воспитанные и академически образованные люди, ну а то, что они стулья за обедом женщинам не отодвигают и руку при выходе из автобуса не подают – так это, извините, барство, бывает только в кино и классических книжках.
Жировичские священники своим поведением разрушили этот стереотип до основания: таких безукоризненных манер я не видела даже в кино.
Это было, повторюсь, безукоризненное мужское поведение – вежливое, внимательное, уважительное и надежное.
Мы вошли в редакцию студенческого журнала «Ступени»
– все семинаристы встали с нашим появлением, и пока мы не устроились в креслах со всеми своими сумочками, зонтиками, косыночками и юбками, никто из них не сел.
Чаю? – и мальчики отодвигают стулья, чтобы нам было удобнее садиться, наливают чай, аккуратно его подают (официанты в минских ресторанах не выдержали бы конкуренции!), подвигают к нам вкуснющую выпечку – у них, между прочим, строгий пост, и сами они вежливо прихлебывают пустой чаек.
Собрались уходить – перед нами открывают дверь, пропускают вперед, осторожно ведут по коридорам, предупреждая о ступеньках.
И уж особенно встрепенулось мое сердце, когда в поиске аргументов в споре один из священников обратился к коллеге «Вот кто для тебя твоя жена?» – и второй священник, прояснев лицом, ответил: «Жена? Моя жена – жизнь моя».
Оказывается, и в современном мире такое бывает.
Началось все, собственно, с трапезной.
За обедом, пока я судорожно делала соответствующее лицо, чинно и благородно отведывала яства и старалась ни в коем случае не водрузить локти на стол (ибо в такой приличной компании это казалось мне совершенным моветоном), батюшки завели легкую беседу, эдакий классический table-talk.
Через пять минут все присутствующие покатывались со смеху.
Байка от отца Георгия:
«Как-то у нас случилось происшествие – один из монахов ночью залез на колокольню, только-только оснащенную по примеру католических храмов новенькими билами (металлическими дощечками до-ре-ми-фа-соль), вырвал неправедные била и утопил их в пруду. Вот сидим мы так же здесь за обедом с гостьями – студентками университета. Вдруг распахивается дверь – и в трапезную врывается один из наших семинаристов:
– Слышали? Сегодня ночью отец Амвросий в пруду била утопил!
Девчата в ужасе:
– Какого Билла?
Семинаристы, нисколько не смущаясь:
– Да вот, приехал к нам на днях из Америки паломник один, Билл. Ходил, смотрел, да и начал всякую ересь проповедовать… Ну, отец Амвросий не выдержал и утопил его в пруду…
Девочки, испуганно:
– И что теперь будет отцу Амвросию?
Семинаристы, спокойно:
– Да что ему будет? Да ничего! Он же его не так просто утопил, а за ересь…»
История от отца Александра:
«Один из наших семинаристов ходил не в нашей строгой одежде, а в светской, да какой – желтые брюки, канареечная рубашка, высокие ботинки… Настоятель остановил его однажды в коридоре и спрашивает:
– Ну, и когда ты уже начнешь ходить как положено?
Семинарист, гордо подняв голову, отвечает:– Зачем мне как положено? Бог меня и так поймет!
Настоятель спокойно выслушал и сказал в ответ:– Бог-то тебя, конечно, поймет… Но, может быть, и ты понял бы Бога?»
И снова отец Георгий:
«Как-то перед Пасхой один из прихожан пожертвовал приходу на празднование 300 долларов. Я долго думал, как их употребить, наконец, решил: привезу я в свою деревню фейерверк! Красиво, по-современному, старушки мои когда еще салют настоящий увидят! Съездил в Минск, выбрал – хороший, безопасный, красивый, дорогой, с любовью подбирал. Службу отслужили, крестным ходом прошли, вот уже прихожане потянулись из храма – и тут салют! Женщины как закричат, как всполошатся, бегом назад в храм :
– Батюшка, там огонь над крышами!Перепугались не на шутку…»
Вот каких священников я встретила в Жировичах:
Отец Георгий (Юрий Рой).
Высокий, молодой, немножко бородатый – он служит в деревенском приходе,
а там без бороды никак, не солидно.
У него намечалась блестящая карьера в семинарии (умница, настоящий академический ученый, энциклопедически начитанный, увлеченный), но он выбрал другой путь – его приходу несколько сотен лет, он изучает его историю, собирает архивные документы, ремонтирует храм, возится с проблемами прихожан совсем как с проблемами собственных детей, которых у него двое.
К Богу он пришел, по его словам, потому, что без Бога вряд ли справился бы с собой, своими желаниями и страстями.
Говорят, что живет он небогато: в комнате стол, настольная лампа и горами в шкафу книги.
И этот человек отдает триста долларов на пасхальный фейерверк для прихожан…
Отец Павел (Сердюк).
Его дорога в церковь, пожалуй, самая заковыристая: он был обычным студентом минского технического ВУЗа, со всеми свойственными студенту пороками и недостатками, играл в ВИА разухабистый рок, не творил себе кумиров и плевал с высокой колокольни на любые авторитеты.
А потом встретил девочку – глубоко верующую. Желание разговаривать с любимой на одном языке, жить ее жизнью, быть с ней рядом во всем – наверное, именно это заставило Павла бросить РТИ, поступить в семинарию.
В результате он нашел свое признание в жизни. И выбрал трудный путь приходского священника – сейчас он строит храм в одном из районов Минска и растит четверых деток.
Отец Александр (Болонников).
Самый строгий – такой настоящий, традиционный православный священник, с пронизывающим взглядом и суровым выражением лица.
Не меняя этого сурового выражения, он уморительно шутит и хохмит: «Прежде, чем реформировать наш жировицкий журнал, вам придется реформировать меня».
Это он не уехал жить и работать в Москву – потому что с соблазнами священникам приходится бороться гораздо чаще и жестче, чем нам, обычным людям.
Было это так. Отца Александра – проповедника, организатора, и преподавателя – пригласили в один московский приход. Храм, престижный приход, хорошая квартира, хорошие знакомые и влиятельные покровители – словом, пик карьеры и полное материальное благоденствие. Ну, и служба, нелегкий, скажу я вам, труд.
А в Жировицах у отца Александра – комнатушка, жена и ребенок, только холодная вода и никакого благоустройства. Крепко-крепко задумался отец Александр. Долго думал – больше месяца. И не выдержал – пошел к митрополиту рассказывать: так, мол, и так, такое вот вышло мне предложение, благослови.
А митрополит спрашивает о работе в редакции «Ступени». Тот еще раз: вот, мол, храм, приход, квартира… Митрополит начинает обсуждать проблемы семинаристов. Тут уж отец Александр замолчал. Помолчали оба. Владыко глянул на него и сказал: «Что, отец Александр, велик соблазн?» «Ох, владыко, велик…» «Бороться надо с соблазнами. Дело делать надо.»
И пошел отец Александр домой к матушке, к своему дитю, к студентам — бороться с соблазном. И делать дело. Поднимать семинарию. Читать проповеди. Одним словом – служить.
Отец Павел (Бубнов).
Есть такие люди, в которых с первого взгляда чувствуется так называемая порода – наследие нескольких поколений интеллигентов, чудом уцелевших в исторических мясорубках.
Вот отец Павел – из этих людей. Сын большого ученого, родившийся, как говорится, «с серебряной ложкой во рту», и променявший благосклонный от рождения мир на скромные Жировицы.
У таких людей есть одно замечательное свойство – они неизбежно делают благородным все, к чему прикасаются: чинные, безупречные семинаристы, выпускающие журнал «Ступени», академически содержательная наша беседа в инспекторском кабинете, и дом – своими руками, при помощи каких-то остатков плитки, штукатурки и краски, они с женой за несколько лет буквально преобразили полуподвальные катакомбы, доставшиеся им в качестве служебной квартиры.
И стала мне приоткрываться… может быть, и не истина, но что-то очень на нее похожее.
Вдруг я вспомнила, что и священничество, как все в нашей страшной и тяжелой истории, было когда-то вырезано и вытоптано, а те, кто остался – прошли мучительный путь от собственного страха и желания спрятаться до невиданных высот несломленного духа.
И тут не до церкви – человека бы в себе не потерять.
И ведь только теперь те семена доброго и вечного, которые торопливо и тайно бросали христианские великомученики советских лет в выжженную землю – только теперь они начинают давать всходы, иногда слабенькие и больные, а иногда – крепкие, сочные, настоящие.
У сегодняшних священников – нелегкая жизнь: они сегодня отвечают перед нами «за себя и за того парня», за того недоброго, скрытного, корыстного, надменного попа, которыми по злому умыслу советских идеологов полна была церковь прошлого века. И они отвечают – потому что по призванию своему берут на себя чужие грехи.
Кому многое дано – с того многое спросится. Но они не рассказывают, как им трудно – они с участием и вниманием слушают мои светские разглагольствования о Боге и вере, обстоятельно и подробно отвечают, задумываются, спорят, соглашаются – служат, служат мне, нам, – и Богу.
Я по-прежнему не знаю, есть ли Бог, или все это – самоуспокоительные выдумки слабого рода человеческого.
Но то, что в церкви есть удивительные люди, самоотверженно служащие, мучительно борющиеся со своими грехами и соблазнами, и тихо, без помпы и хвальбы, меняющие к лучшему наш несовершенный мир – это я теперь знаю точно.
VELVET.BY
| 
